А у нас на Венере. Фантастическая повесть - Александр Червяков
Шрифт:
Интервал:
А Сенькин папа отвечает:
– Непременно расскажу! Отец у Ромы – шахтёр, бригадир, просто великолепный специалист по работе на поверхности. Мы в последнюю экспедицию вместе летали, я Вас с ним тоже познакомлю… А вы, ребята, если устали и проголодались – бегите, наверное, домой. Хватит с вас на сегодня науки.
Тут еще какие-то взрослые подошли, и тоже начали с Анатолий Сергеевичем разговаривать и с немецким профессором. Забыли все про нас. Мы постояли-постояли, а потом сказали «до свидания» и домой пошли. В коридоре меня Сенька спрашивает:
– Тебе как, понравилось? Мне про это… как его… терраформирование было очень интересно. Представляешь, Венеру можно превратить в обитаемую планету, с морями и океанами!
Я подумал, а потом говорю:
– Не знаю, Сень. Если наша Венера станет как Земля, то она же станет… ну, совсем как Земля, понимаешь? С городами, лесами, морями… С кораблями, на которых в круизы плавают… И не будет уже нужна ни наша станция, ни добывающие комбайны, ни челноки, ни экзоскафы, ни папкина работа. Жалко. Хоть на Венере и трудно, но она мне и такая нравится тоже.
На другой день играем мы дома с Сенькой, а тут отец с работы приходит и говорит мне:
– Роман, к нам сегодня вечером гости, давай-ка пока игры в сторонку, в каюте порядок наводить надо. Пылесборник сам знаешь где. И ты, Арсений, тоже от друга не отставай.
Пришлось нам за уборку приниматься. Хотя что я жалуюсь? Вдвоём уборку делать и быстрее, и веселее, чем одному. За полчаса управились. Отец даже похвалил нас. А вечером к нам в гости опять Анатолий Сергеевич приходит, а с ним этот немецкий профессор Шнайдер. Увидел меня и Сеню, обрадовался, снова руки жмёт:
– Добрый вечер, молодые господа! Герр Дымков мне тут кое-что порассказывал о вас, я просто в восхищении! Эс ист толль! Вундербар!
И снова нам по здоровой шоколадке протягивает. А тут ещё и мама с работы пораньше пришла. Уселись мы все вместе за стол, едим, беседуем. Точнее, взрослые беседуют, а мы с Сенькой слушаем. Оказывается, завтра на равнину Снегурочки отправляется новая экспедиция, и отец с Анатолий Сергеевичем тоже туда летят. А через пару дней, когда они всё подготовят, к ним присоединятся ещё учёные с других станций – и китайцы, и американцы, и немецкий профессор тоже. И все вместе они будут заниматься исследованиями той стены, про которую Сенькин папа на конференции рассказывал. Мама грустно вздыхает:
– Ну вот, снова Ваня вниз улетает. Ну почему завтра, почему так скоро? Ведь только-только из одной экспедиции вернулись, чуть не погибли все, и опять на поверхность?
Ваня – это отец. Его мама так часто называет. Он только руками разводит. А Сенькин папа говорит:
– Вера Матвеевна, мы бы и сами рады недельку-другую на станции передохнуть. Но не получается – уровень лавы в озере неизбежно начнёт подниматься, и стену снова зальёт. Честно говоря, в такой ситуации нам бы не завтра, а сегодня вылетать надо.
Мама отвечает:
– Анатолий Сергеевич, да какая тут ситуация? Что мне ваши там стены или озёра? Я каждый раз, когда Ваня на поверхность отправляется, так страшно переживаю… Плачу даже. Вроде пора привыкнуть, а никак не привыкну…
Тут профессор Шнайдер к маме поворачивается:
– О, фрау, как я Вас понимаю! Моя жена тоже ужасно за меня волнуется. А я каждый раз, когда прилетаю сюда, так скучаю по семье… У меня же там, на Земле, двое детей, Петер и Лотта, вот, посмотрите…
И достаёт из кармана фотографию, показывает. Точно – мальчик и девочка, только нас с Сенькой помладше. Лет по семь или восемь, наверное.
– Вам хорошо, дети с вами на станции живут, рядом, вы их каждый день видите. А у меня каждая командировка на Венеру – минимум одиннадцать месяцев. Тоскую, переживаю, а что делать?
Мама говорит:
– Так Вы, профессор, на Земле живёте? Я думала – на европейской станции…
– О, найн. Нет, конечно. Я на Земле живу, но на Венеру прилетаю уже в шестой раз. Подолгу здесь бываю, и на поверхности я совсем не новичок.
– И как Вам, нравится у нас?
Профессор так удивлённо на маму смотрит:
– «У нас» – это в смысле на российской станции или на Венере вообще? Если станция – то станция у вас обыкновенная, ничем не хуже нашей, европейской. А если Венера… То что значит «нравится», уважаемая фрау? Я же планетолог! А Венера для планетолога – это просто прима! Вундербар! Толль! И атмосфера, и поверхность. Это же чудо, самый настоящий рай!
Отец хмыкает:
– Ну, вообще-то больше похоже на ад… Честно говоря, первый раз вижу человека, который называет нашу поверхность «раем».
– О, герр Романов! Вы, конечно, правы, я всё это понимаю. И давление, и температура, и кислота, и лава – условия для работы действительно адские. Ихь вайс дас, я знаю, я не одну сотню часов в экзоскафандре провёл на поверхности. Но вот как учёный я скажу, что Венера – это просто потрясающий объект для исследований. Одна высадка на поверхность – и уже можно писать книгу, а то и целых две. С этой точки зрения Венера – рай, парадис! Я вспоминаю свою первую высадку – ещё никогда в жизни мне не было так страшно, но какие же потрясающие образцы мы тогда привезли с собой на Землю! Мне хватило на диссертацию и две большие статьи по кристаллографии – одна из них, между прочим, была потом отмечена золотой медалью! Так-то!
Смотрю, Сенька решил в разговор вмешаться. Спрашивает хитро:
– Профессор, а скажите, вам на поверхности в экзоскафе не тесно?
Профессор смеётся:
– Намекаете на мой рост, молодой человек? Найн, ни в коем случае. Экзоскаф, напротив, сидит на мне просто как новенькая перчатка. Зэр элегант, очень даже изящно. Один раз, правда, я уронил в расщелину и упустил просто потрясающий образец. Исключительно интересный кристалл, он мог бы стать жемчужиной коллекции нашего института, и вдруг я его роняю! От досады я топнул ногой так сильно, что сломал педаль управления. Заклинило сервопривод, и в тот раз я чуть не погиб. Вот так. При моих габаритах сердиться и топать ногами очень вредно, очень!
Отец говорит:
– А что же вас никто не подстраховал?
– Герр Романов, ихь бин кайн бергарбайтер. Я не шахтёр, я учёный, у меня нет бригады. В тот раз я на поверхности был один, и спасло меня только чудо.
Вот это да! Этот профессор летает на поверхность один?! Без напарника?! Это же совсем без головы надо быть! Недоверчиво гляжу на этого немца – может, врёт? А отец нахмурился и покачал головой:
– В другой раз чуда может не случиться. У нас летать на поверхность в одиночку строжайше запрещено.
– О, у нас тоже это не приветствуется. Но я привык. Мне даже нравится летать в челноке одному. Когда народу много, я всегда боюсь неосторожно развернуться и наступить на какого-нибудь зазевавшегося коллегу.
И смеётся.
– Но как же Вы тогда выходите на поверхность? Кто-то же должен оставаться в челноке. Изнутри экзоскафа Вы ни трап не сможете опустить, ни шлюз открыть. Совершенно не понимаю…
– Нет ничего проще. Я перепрограммировал компьютер челнока так, чтобы он принимал команды с экзоскафа дистанционно. Даю команду на компьютер, компьютер открывает мне шлюз, я захожу.
– И всё равно это очень рискованно. И к нам сюда Вы тоже один прилетели?
– Да, конечно. Я Вам, герр Романов, больше скажу: я и на северный полюс к Вам тоже собираюсь один. Для меня это нормально, не волнуйтесь.
Тут я вопрос задаю:
– Пап, а пап, а вот если у тебя на поверхности с экзоскафом что случится – ты как ты своим демонам про аварию сообщить сможешь?
Отец отвечает:
– Ну, во-первых, голосовая связь есть. Можно и через пульт, по компьютеру. А чаще всего просто включаем огни сверху экзоскафа. Код простой. Один зелёный огонь – «идёт работа». Два зелёных – «всё в порядке». Три зелёных – «здесь безопасно, идите сюда». Один красный – «внимание».
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!